01eg

- Кстати, слышал, Вовчик умер?
- Какой Вовчик?
- Ну этот...  который форекс...
- Ааааа...  Погоди! Как умер?! Когда?!
- Недели три назад. Вроде с сердцем что-то. А ты не знал? Да... Вот как бывает, живешь себе... 
- Не знал. Я же с ним близко то не общался.
- Да. Жалко. Вовчика в смысле.
- Я понял.
- Ну ладно, побегу я...  Давай! Увидимся.
- Давай.
  Услышанная новость несколько ошеломила меня. Получается, что я встречался с ним совсем незадолго до его смерти. И какой странной оказалась эта встреча...
  Чуть позже, вернувшись домой, я принял горячий душ, а затем, плеснув себе в стакан щедрую порцию виски, уселся перед телевизором. Происходящее на экране не доходило до сознания, так как в голове кинолентой прокручивались воспоминания о нашей последней встрече. Знаете, как бывает, встречаешь неожиданно старого знакомого, которого лет сто не видел, и так он тебе почему-то рад, что от его энтузиазма тебе неловко, так как ты вполне себе мог еще лет сто его не видеть и абсолютно по этому поводу не переживать? К тому же с годами, начинаешь подозревать в такой вот неожиданной радости накопившееся душевное одиночество, которое тебе скрашивать захочется далеко не всегда. Вот и Вовчик в тот раз так мне обрадовался, что переплюнул даже мамонтенка, который нашел, наконец, свою маму. И хоть я не могу сказать, что сильно рад был его увидеть, было в нем что-то просяще-жалкое, что не позволило мне сказать "нет" на предложение отметить столь радостную встречу. Я чувствовал, что сейчас мне скорее всего прийдется выслушать очередной "плач Ярославны", но что-то в том, как он об этом чуть ли не просил, что-то в его облике не позволило мне отказать. По пути к нему домой мы зашли в магазин, где я купил вполне сносный бренди - раз уж предстоит вечер откровений, то пусть хотя бы Вакх мне жизнь немного облегчит.
  Дома, при ярком свете ламп, я обратил внимание, что Вовчик совсем плохо выглядит - это была не стариковская усталость и не болезнь, он выглядел загнанным. В его глазах не проходило на первый взгляд незаметное выражение испуга. Сначала мы болтали ни о чем - вспоминали общих знакомых, чья судьба тебе давно не интересна, какие-то веселые случаи из общего прошлого. Чувствовалось, что все это - лишь прелюдия, положенная по этикету вступительная часть, которую Вовчик желает побыстрее закончить, но при этом изо всех сил старается соблюдать положенные приличия. По мере того, как за окном темнело, он становился все более беспокойным. Наконец, резко осушив свой бокал, Вовчик решился и начал свой безумный рассказ.
  Вовчик жил в относительно новом доме, где свет на лестнице включался на время при помощи кнопки, расположенной в квартире. Для чего я это рассказываю, вы сейчас поймете. Как-то раз, достаточно поздно вечером сидит Вовчик дома перед теликом и вдруг слышит из-за входной двери какое-то бормотание. Он подошел к двери и заглянул в глазок, где конечно же ничего не увидел кроме темноты.  Тогда он нажал на кнопку включения света. Свет не зажегся. А бормотания за дверью отсюда слышались еще отчетливее. Выйти не лестницу Вовчик не решился. Он постоял, послушал, потаращился в темный глазок, затем хмыкнул и пошел дальше смотреть телевизор, у которого вскоре и заснул. Вернувшись домой вечером следующего дня, Вовчик готов был поклясться, что свет на его этаже исправно работал. Но снова ночью до него донеслось бормотание, а кнопка света в квартире опять не работала.Он снова какое-то время провел у двери, заглядывая в темный глазок и вслушиваясь в странные, зловещие, гипнотизирующие звуки, доносившиеся с лестницы. Открыть входную дверь он снова не решился. На следующий день, сразу по приходу с работы, Вовчик проверил кнопку света в квартире и удостоверился в том, что она исправно работает. В течение вечера он несколько раз неожиданно подбегал к ней и включал в подъезде свет - все работало. Но позже, когда из-за двери раздался привычный голос, предательская кнопка опять не срабатывала. Вовчик так долго смотрел в глазок, что ему начало казаться, что он начал что-то различать в свете бликов, временами проникающих внутрь сквозь узкие окна подъезда. Он божился мне, что увидел согбенную, но при этом очень высокую темную фигуру, которая то ли потрясываясь, то ли кланяясь ходила от двери к двери по лестничной площадке. И каждый раз, когда она подходила к двери Вовчика, на него нападал такой приступ паники, что он еле заставлял себя удержаться на месте. В ту ночь даже лежа в спальне, он, кажется, слышал зловещее бормотание. На следующее утро Вовчик снова проверил кнопку, которая снова прекрасно работала. Вечером все повторилось снова. Вовчик опять, затаив дыхание, наблюдал во тьме глазка странную, пугающую фигуру и слушал ее зловещий шепот. Он лег спать, не выключив телевизор, но как только заснул, бормотание снова раздалось в его голове. После нескольких бессоных ночей, Вовчик решился встретиться с неведомым врагом лицом к лицу - для этого он купил мощный фонарь, к-рый за вечер успел не один раз проверить.Когда за дверью снова раздался голос, Вовчик шелкнул выключателем фонаря и бесстрашно распахнул входную дверь. Фонарь не зажегся. В полутьме площадки Вовчик успел разглядеть метнувшуюся к нему огромную тень, прямо перед носом которой он едва успел захлопнуть дверь.
   Я сидел напротив него и думал про себя о том, что самое вероятное объяснение странным отказам электрооборудования в его квартире и прочим чудесам заключается в том, что у Вовчика не все дома. Выслушать историю о тяжкой судьбе я морально был готов, но этот его бред застал меня совершенно врасплох. Я стал испытывать какое-то раздражение от того, что дал себя втянуть в эту историю.
 - Тсс, - он поднес палец к губам. - Слышишь?
 - Неа.
 - Прислушайся.
 - Да ничего я не слышу.
  Вовчик подошел к двери и заглянул в глазок. Затем он нажал на кнопку и сказал почти с удовлетворением: Не работает.
Я тоже поднялся и подошел к двери, заглянул во тьму глазка, понажимал на кнопку - свет действительно не зажигался. Но никаих звуков из-за двери я не услышал. Разглядеть что-либо во мраке глазка было совершенно нереально. Накатившая вновь волна раздражения подтолкнула меня к решительным действиям. И прежде, чем Вовчик успел отреагировать, я отодвинул засов и распахнул дверь:
 - Видишь?! Нет здесь никого! Никого! - я вышел на абсолютно пустую лестничную площадку
Какое-то время он остолбенело стоял, затем схватился за голову:
 - Что ты наделал?! Ты же ее впустил! - он чуть не плакал
 - Да ладно тебе, Вовчик, ты же сам видел, что там никого нет. Это у тебя стресс наверно, вот тебе всякое и мерещится. Попьешь какие-нибудь колеса успокоительные, и все пройдет.
 - Может лучше сразу к психиатру?
 - Заметь, ты сам это предложил.
  Расстались мы тогда не слишком тепло.Мне было его жаль, но вряд ли я смог бы ему как-то помочь. И, вот, неделю спустя он умер. Как глупо получилось...  Может, знай я тогда...   а, хотя нет! Что я мог сделать? Не шорохи же его в самом деле убили? Кстати, в последние ночи я тоже что-то странное, кажется, слышал. Тихо! Действительно что-то из-за двери раздается... Пойду ка взгляну.
 

 
 
Память моя не то чтобы фотографическая
Но помню многое, чаще всего всякую хрень
Ненужные и бесполезные факты различные,
Как стишок детский про Первого Мая день

Помню зачем-то даты Куликовской битвы
Грюнвальдской, при Иссе и многих других
Фамилию помню изборетателя динамита
Из хрестоматии помню почти каждый стих

Помню тактику боя македонской фаланги
Как наемников-греков вел домой Ксенофонт,
Ганибал как в Каннах охватил римлян фланги
Как спартанцев разбил в Левктрах Эпаминонд

Пионерскую клятву, три закона Ньютона
Авогадро, Паскаля, Кулона и Ома закон,
Килограмма и метра где хранят эталоны
И что Цезарь сказал, перейдя Рубикон

Помню, что цивилизации ацтеков и инков
Разгромили испанцы, Писарро и Кортес
Кем являлись бегарды, кем были бегинки
И могу перечислить все семь света чудес

Помню как назывались каравеллы Колумба
И что первым планету обогнул Магеллан
Я запомнил кем был даже Патрис Лумумба
И кто создал впервые государство славян

Кто такие луддиты, гоплиты и мутазилиты
Кто моголам свой навязал протекторат
Помню также, кто вел за собой таборитов
И когда был разгромлен авар каганат

Перечислить здесь все и страницы не хватит
Да и я не намерен вас вконец утомить.
Не беда, что за знанья никто не заплатит
И что девы за них крепче не станут любить.

И скучать будешь вечно в компании шумной
Изнывать и томиться всякой беседой пустой
Ну и кроме того, кто вообще любит умных?
Может Вы? Тогда поговорите со мной...

 
 
 
Так закончилась не одна сказка хреновая:
Жили они счастливо и умерли в один день.
Ну что, скажите мне, в этом клёвого?
Их счастье было трухлявым, как пень

Ни страстей, ни даже бурь в стакане
Все паточно-приторно прям до блевоты
Интереснее даже живут молокане,
Которые соблюдают святость субботы

Вязкая, елейно-противная сладость
Ну какая, нафиг, это вообще любовь?
Если тебе такое приносит радость
В жилах твоих течет желе, а не кровь

Как по мне, лучше любить красавицу
Засунутую в кристаллический гроб
Чем счастью такому петь здравицу
Неподвижному, как зимний сугроб

Насмерть влипшая в патоку муха
Жук, увязший в блестящий янтарь
Куда лучше, чем сия показуха...
Возможно, я - эгоистичная тварь

Но я лучше застряну со стервой,
Которая станет все нервы трепать.
И когда за меня примутся черви,
Мне хоть будет, о чем вспоминать.

  Была на белом свете одна богом забытая деревенька. И владел той деревней злой барин. Служили ему крестьяне верой и правдою, чтобы мог он жить роскошно, ни в чем себе отказа не зная: на балы франтом скакать, дочек в пансионы посылать в страны заморские и палаты себе отгрохать - чисто дворец, с садами и зверьми диковинными. Но не уважал барин крестьян своих, ни в грош не ставил, скотами называл. А пуще всего его холуи и лакеи простой люд изводили: то и дело кого на тракте повозкой вусмерть сшибут, кого изобьют для забавы и в клеть швырнут, у кого добро, непосильным трудом нажитое, отберут, а иного и вовсе по миру пустят. И всякий раз, когда мужички ходили к барину челом бить, о безобразиях да о бедах своих доложить, велел барин гнать их взашей, а инда даже плетьми угощал, чтоб неповадно им было его высокородие супредь беспокоить. Роптали мужики, но терпели. Одним бог святый счастия дал много, а другим терпения.
  Но как-то раз, в аккурат к празднику великому Введенья Пренепорочной Владычицы нашей, и долготерпению крестьянскому край настал, когда умыслил барин на место деревенского головы лакея свого посадить. Испокон веков старосту всем обществом народ выбирал, дабы рядил он дела деревенские по уму да по справедливости. А холую барскому до справедливости и дела нет, ему лишь бы руки свои загребущие нагреть. Возмутился народ, собрались мужики, гудят, негодуют, все безобразия, им учиненные, поминают. Порешили всем миром идти на подворье барское справедливости искать, да только уже не челом бить и в пояс кланяться, а зело требовать. А коль не послушает их, гнать его взашей. Пришли они к барину во двор, и хоть велик он, да заполонили его люди от края до края. Стоят, шумят, барина до себя требуют. А лакеи его да холуи прежде грозные разбежались все, да попрятались от гнева то людского. Выходит барин на крыльцо, сам бледный весь, ручки холены трясутся. И говорит он:"Простите меня, мужички. Нехорошо получилось с выборами. Слугу свого, что такое вчинил, я накажу примерно. А в следующий раз обещаю вам, люди добрые, выборы по справедливости. Самолично прослежу. Даю слово барское!"
  Крестьяне, слыша впервой речи добрые от барина, шибко довольны остались. Да и по домам вскоре разошлись. Ждут таперича, когда новые выборы головы будут. Будут не скоро. А до тех пор и дальше будут холуи барские людей повозками давить, кнутами бить да по миру пускать. Ну, да терпения русскому человеку не занимать.

  В тот вечер к чтению тетради я так и не приступил, по телику шли подряд несколько неплохих фильмов, которые я уже видел, но с удовольствием пересмотрел. Заснул я в итоге перед голубым экраном. Хотя, какой он голубой? Он голубым то никогда и не был, придумал кто-то красивое словосочетание, а прочие подхватили. Если вдуматься, большинство красивых фраз имеют столько же общего с обьективной реальностью. Хотя, что такое вообще реальность?
  Провалившись в сон, я вновь очутился на сырой площадке из вчерашнего сновидения. Все вокруг, как и в прошлый раз, окутывал густой туман, и снова я всем телом ощущал неприятный промозглый холод. Это чувство было настолько реальным, что мне тогда даже в голову не пришла мысль о том, что я сплю. Какое-то время я простоял столбом, пытаясь собраться с мыслями, затем сделал несколько неуверенных шагов вперед, под ногами что-то хлюпноло - я снова наступил в лужу. Выругавшись, я  сделал шаг назад, как, вдруг, в моей голове, будто извне, возникла одна очень настойчивая мысль: сконцентрируйся! На каком-то абсолютно покорном автопилоте я принялся сердито и с каким-то внутренним нажимом таращиться на окружающую меня серую мглу. И, черт меня побери, туман стал отодвигаться, высвобождая моему взору пространство вокруг. Не могу сказать, что мне удалось разогнать его больше, чем на 5-6 шагов, но даже такой результат меня самого сильно удивил. На открывшейся моей взору былужной мостовой я увидел 2 лужи, одну большую, в которую я так неосторожно недавно наступил, и еще одну, поменьше, чуть левее. Затем моя способность к концентрации внезапно ослабла, сдулась, как лопнувший шарик, туман снова охватил меня в свои сырые объятия.
   И вот я лежу продрогший в неудобной позе на диване, а в телевизоре бесконечным циклом крутится заставка об окончании программы передач до утра. Часы показывают пять утра, в моем запасе еще есть часа три до подъема на работу, но спать больше не хочется. Чувствую себя одновременно и разбитым, и  странно возбужденным, чувства поразительно обострены: нос улавливает малейшие запахи, часы на стене тикают так, будто я приложился к ним ухом. Я даже, кажется, слышу, как кто-то парой этажей выше открыл в ванной кран и принялся чистить зубы. Я не припомню, чтобы кода-либо еще моя традиционная утренняя чашка растворимого кофе источала такой сильный аромат. Я не помню, чтобы чувствовал доносящийся из окна запах влажной от росы листвы. Я даже ощущал исходящий от рук слабый запах мыла, которым я умылся. Обычно, я не могу долго находиться в бездействии, но сейчас я просто сидел и завороженно вслушивался в пробуждающийся вокруг меня привычный мир, который открылся мне под каким-то совершенно новым углом. Нет, не новым, свежим, как запах ветерка из окна.
 
 

История с гибелью юноши не то, чтобы меня поразила, но оставила неприятный осадок, какой бывает, когда посмотришь на ночь какое-нибудь серьезное, хорошее кино, где нет слащавого хэппи-энда и герой в конце погибает. И, вроде, отдаешь отчет, что вся история - художественный вымысел, понимаешь, что герой весь фильм шел шел к именно такой развязке, и, главное, закончись фильм паточно-благополучно, сам же потом бы плевался, но все равно идешь спать с испорченным настроением. Вот и в тот раз я лег с каким-то муторным ощущением на душе и долго ворочался в постели, многократно прокручивая в голове прочитанное. Когда же, наконец, я забылся сном, то вместо провала в привычную, обволакивающую черноту я обнаружил себя стоящим среди густого серого тумана. Видимость была настолько плохой, что мне с трудом удавалось разглядеть кисть собственной вытянутой перед собой руки. Когда я понял всю тщетность попыток увидеть хоть что-нибудь сквозь густую дымку, то попытался оглядеть себя. Начал я с ладоней, ведь именно с них советовал начинать свои путешествия во второе внимание главный нагваль Кастанеда. Покрутив перед носом кистями рук и с удовлетворением отметив, что мои ногти, как и положено, коротко острижены, я опустил взгляд ниже и отметил, что одет я в домашние растянутую футболку, видавшие виды шерстяные спортивные штаны и старые потертые вьетнамки. "Типичный парадный прикид путешественника в иные миры", - подумал я про себя. После новых бесплодных попыток разглядеть хоть что-нибудь в окружающей меня мгле, мне вспомнились слова автора дневника о его опыте первой прогулки в сером мире, и я решился просто шагнуть наобум в густое, непроницаемое пространство. При первом же шаге обутый поверх носков вьетнамок предательски слетел с ноги и скрылся из поля зрения. Балансируя на одной ноге, я принялся шарить наощупь другою. Судя по ощущаемым пальцами неровностям, под ногами была булыжная мостовая, живо напомнивашя мне о старом, отстроеном в величественном немецком стиле городе, где прошло мое детство. Очень быстро моя нога угодила в какую-то лужицу, и носок пропитался водой. Я выругался. Кажется, в итоге я все-таки нашарил вьетнамок. К тому времени ясность мышления была мною полностью утрачена, в голове начался полный сумбур, какой часто случается во сне, из которого меня вытащил на поверхность противный, неумолкающий писк будильника.
"Блин, это ж надо, как на меня вчерашнее чтение подействовало", - думал я про себя, плеская опухшее лицо водой. Чувствовал я себя абсолютно разбитым, в голове гудело даже после чашки утреннего кофе, и только шипучий аспирин с витамином Ц более или менее привели меня в фокус. На работе я все утро лениво читал какие-то истории и анекдоты в интернете, несколько раз гонял за кофе и обрел нужную продуктивность только к обеду, на который я не пошел, так как желудок отказывался проявлять какие-либо признаки аппетита. "Не знал я, что ты такой впечатлительный", - ехидствовал внутренний противный голосок, от которого я всячески пытался отмахнуться.
Наконец, я с головой ушел в работу, пытаясь наверстать упущенное утром время, и к мыслям о тетради вернулся лишь вечером, переступив порог своей квартиры. События прошлой ночи не только не отбили у меня интерес, а скорее раззадорили: теперь это было уже не просто праздное любопытство, но и в какой-то степени вызов самому себе.
 

 

Тот год у меня выдался на редкость насыщенным событиями, нередко неожиданными в первую очередь для самого меня, которых с лихвой бы хватило на сюжет надуманного авантюрного романа 18-го века или опереточный латиноамерекинаский сериал. Выходя тем утром из дома, я никак не мог предполагать, что продолжу чтение через неполных четыре года. Как и не знал я - тогда спортсмен и практически абстинент,  что не позднее, чем через 12 часов мы с приятелями будем сидеть на корточках, погруженные по шею в пахнущую хлоркой воду детского бассейна, одного из городских спорткомплексов, где у нас были свои связи. Вернее, не сидеть, а безостановочно прыгать, словно резиновые мячики, на протяжении несколько часов, вытрясывая таким образом из себя излишки энергии от периодически нахлобучивавших волн эйфории и позитива, каждая величиной с девятиэтажный дом. Определенно, утром ничто не предвещало о том, что этим вечером мне будет впервые суждено попробовать экстази. Особых откровений не ждите, волшебная пилюля не изменила ни мою жизнь, ни мировозрение. Еще одно событие в копилку ярких жизненных впечатлений, слишком интенсивное, чтобы хотеть его немедленно повторить, и слишком яркое, чтобы хотеть девальвировать ощущение праздника частыми повторами. Поэтому то, наверно, мой психоделический опыт и по сей день продолжает быть весьма скромным. Тот день просто был первым в длинной цепочке событий,  различных по накалу своей драматичности и невероятности, приближения которых я точно также никак не мог предвидеть. Многие из них связывало лишь то, что произошли все они за короткий период, состоявший из нескольких недель, в течении которого времени на себя у меня просто не оставалось. Потом был переезд, затем со мной неожиданно (как это чаще всего и бывает) случилась большая любовь и, наконец, - женитьба, стремительностью, напоминавшая блицкриг, и также провально закончившаяся три с небольшим года спустя.
И вот, я снова один, в новом для меня и пока еще абсолютно чужом городе, в почти пустой квартире, которую я еще не успел почувствовать своим домом, разбираю свои нехитрые пожитки, состоящие преимущественно из коробок с книгами. Есть компьютер, но нет интернета. Из радиоприемника  уже который раз за день, несколько скрашивая монотонность протирания запылившихся книг, патокой льется "Майа ыыы, майа ооо..." -  хит молдавского поп-трио, разрывавший в этом году дискотеки Европы. Как же он называется? А, неважно. Я сижу  на табурете, достаю из коробок книги, обмахиваю их тряпкой и хмуро размышляю об одиночестве, которое больным зубом ноет в душе куда невыносимее, когда ты одинок вдвоем, и о том,  что сколько ни убеждай себя в обратном, в итоге всегда приходит болезненное прозрение, когда ты с  неизменной пронзительностью в который раз осознаешь, что одинок,  что нет и не было никакого "мы", и что после похмелья, всегда пропорционального степени опьянения, перспектива остаться одному уже не кажется столь мрачной.
И, вот это да,  что я неожиданно нахожу в коробке с уже несколько лет нераспакованными книгами? Вопрос, ясное дело, риторический. Страницы немного отсырели и местами покрылись плесенью, но это поправимо. Странно, но я абсолютно не помню, как я ее сюда паковал...   Удивительно, я, впервые за долгое время, наслаждаюсь одиночеством, а ля герой "Роскоши изгнания", и тетрадь эта снова тут как тут! Такое впечатление, что это не я ее, а она меня находит.
 

 

Я снова прервался, размышляя. Автор текста упомянул "Упыря" Толстого, лучшую вещь в его мистической трилогии, которой я в детстве прямо таки упивался. В стерилизованый, доперестроечный книжный мир моей в одночасье развалившейся родины мистическая литература смогла прорваться лишь при помощи наших классиков,Толстого и Гоголя. "Страшную месть" последнего я и сегодня считаю шедевром, ни в чем не уступающим лучшим произведениям культового классика жанра, Говарда Лавкрафта. В доме моих родителей собрание сочинений Николай Василича было еще дореволюционным, и все эти "ять", "i" и твердый знак в конце слов придавали прочтению некий особенный аромат, создавая больший эффект погружения в атмосферу повествования. Кстати, наш доктор подкован весьма неплохо и явно предпочитает классику, Бирз, Лавкравт...  Чем ему Кинг, интересно, не угодил? У него тоже есть несколько очень сильных вещей. Хотя и шлака всякого у него тоже предостаточно, что неудивительно, учитывая его коммерческую хватку и редкостную плодовитость. Да...   познакомиться с автором тетради было бы любопытно - мне нравится, как он излагает мысли, а с "Упырем", так вообще порадовал. Вон, сколько воспоминаний нахлынуло...   Надо бы еще чайку.
"С тех пор я начал внимательнее присматриваться или, вернее, прислушиваться к себе и очень скоро заметил четкую связь между прогрессом в моих ночных упражнениях и метаморфозами, происходившими со мной в светлое время суток. Очень скоро я начал чувствовать настроение любого из окружающих меня людей.
И дело здесь не физиогномике. "Прочесть" человека, опираясь на внешние показатели, такие, как мимимка или жестикуляция я, смею надеяться, был способен и ранее. Это было что-то другое, какое-то чувство, приходящее изнутри и не основанное ни на каком-либо предварительном анализе. Поначалу я ощущал только сильные эмоции, но со временем поднаторел и научился чувствовать людей значительно острее.
Будучи способным угадывать настроение собеседника, я неожиданно приобрел еще одно качество, которым до тех пор особенно не отличался - обаяние. Речь идет не столько о людях из моего ближнего круга, сколько о наших повседневных интеракциях с людьми малознакомыми, вроде похода в магазин, кафе или станцию тех. обслуживания. По видимости, способность угадывать настроение собеседника заставляла меня автоматически подстраивать свое поведение соотвественно складывающейся ситуации. В профессиональной деятельности моя новобретенная эмпатия давала еще более замечательные результаты,  значительно улучшив не только способность налаживать контакт с пациентом, но и остро улавливать тревожные состояния."
"Как интересно..." - подумал я, сделав очередную паузу. Наблюдения доктора во многом перекликались с моим личным опытом. Какое-то время назад, борясь с распухшим чувством собственной важности,  я обнаружил, что меньшая зацикленность на себе позволяет увидеть мир в несколько ином свете. Будто призма собственного "Я", через которую все мы смотрим на окружающий нас мир, становится чуть тоньше, и ты начинаешь лучше понимать и чувствовать мотивы, лежащие в основе поступков других. Что также немаловажно, с тех пор окружающие тоже стали находить меня человеком несколько более приятным. Кажется, мы с доктором, пусть и очень разными путями, пришли к одним и тем же наблюдениям. Мда...  по ходу дела, этот текст куда серьезнее, чем я изначально мог ожидать.
 

 

Рабочий день прошел, как в тумане, я постоянно мысленно возвращался к тетради, испытывая возбуждение, подобное тому, какое обычно испытывает коллекционер, разглядевший раритет в груде дешевого хлама. Явно, это был не самый продуктивный мой день.
По дороге домой,  чтобы сэкономить время на готовку, я купил 2 порции шаурмы в своей любимой арабской забегаловке. В рекордное время уничтожив первую порцию ориентального фастфуда, я с чашкой чая уселся в кресло и, (наконец-то!), развернул тетрадь.
"Исследование открывавшегося мне во сне мира происходило очень медленно.Это более всего походило на блуждание в огромной, погруженной во тьму зале с миниатюрным брелочным фонариком, захватывающим в кружок света лишь мизерную часть окружающего. Как я уже сказал, мои изнурительные еженощные упражнения с концентрацией внимания, после которых я нередко просыпался выжатым, как лимон, не прошли даром. Это чем-то напоминало работу в тренажерном зале, где результат твоей работы  напрямую зависит лишь от собственного упорства и становится заметен лишь спустя значительный промежуток времени. Я не могу объяснить, почему каждую ночь я с таким необъяснимым упорством "упражнялся с фонариком". Не скрою, мне была чертовски интересна эта новая грань моей жизни, хотя на сегодняшний день подозреваю, что моя ночная деятельность не до конца зависела от моей воли. Через еще некоторое время я заметил, что мои сновидческие успехи, кажется, дают себя знать и в реальной жизни: значительно улучшилась не только моя спосбность к концентрации , но и в целом рефлексы. При том, что просыпался я чаще всего, чувствуя себя измотанным, при помощи душа и черного кофе это состояние полностью улетучивалось в течении ближайшего часа, сменяясь непривычной для меня ранее работоспособностью и остротой чувств."
- Ух ты!  Чувак, по ходу, практиковал осознанные сновидения в духе Кастанеды, сам того не зная, - размышлял я, прервавшись, чтоб поразмыслить над прочитанным. Вспомнилось мое собственное увлечение в студенческие годы Кастанедой, чьи откровения снесли не одну  слабозакрепленную крышу. Начинать практику осознанного сновидения мэтр советовал с нахождения во сне собственных ладоней, упражнения, которое я так и не смог осилить. Сколько раз я настраивался перед сном с твердым намерением этой же ночью, наконец, увидеть во сне свои руки...   Да уж...  Магом я в итоге так и не стал, но зато хоть не двинулся мозгами, как парочка моих знакомых, воспринявших слишком уж дословно откровения плодовитого латиноамериканца.

 

"Что такое сновидения? - размышлял я сам с собой, когда сон повторился уже в 3-ий раз. "Я никогда не верил, что в них таится некий скрытый смысл, никакой это не прорыв фрейдистского подсознательного и, едва ли,"манифестация бессознательного" - при всем моем уважении к старине Юнгу. Сновидения - лишь фантасмагории, химеры, рожденные нашим беспокойным, не знающим отдыха мозгом. Когда в него не поступает достаточно информации извне и ослаблен контроль сознания, он начинает сам придумывать себе работу, хаотически создавая порой самые причудливые образы, собранные из осколков наших впечатлений. Можно бесконечно долго искать в этом некую систему, есть даже такие, которые этим кормятся, но смысла в этом нет никакого. Хотя что там Юнг говорил о повторяющихся снах? Надо будет потом посмотреть..."  Вечером того же дня, вернувшись домой,  я достал с полки юнгианский справочник, в котором прочел примерно то, что и ожидал:  получалось, что у меня конфликт между сознанием и бессознательным, чьи импульсы я по какой-то причине "не готов интегрировать". Но что могло "манифестировать" мое сновидение?  В нем не было никакой событийности. Что, черт побери, я не способен интегрировать?! Когда сон повторился еще дважды, меня  эта тема уже занимала настолько, что я не поленился и отправился в библиотеку местного университета с твердым намерением найти более подробную информацию на интересующую меня тему. "
 - Универ? Однако! - подумал я, превравшись. Бывали времена, когда я и сам часами, да что часами, днями пропадал в той библиотеке, читая чаще всего совсем не то, что требовалось учебной программой. Сколько же там было сокровищ! У меня даже был "свой" отсек, куда, как тогда мне казалось, кроме меня и не ходил то никто. На его полках стояли в основном книги по буддизму, индуизму и прочим восточным верованиям. Среди массы малоинтересного хлама я нашел несколько настоящих перлов, один из которых, каюсь, еле удержался, чтобы не стащить, так я его тогда хотел. То была книга, название которой я сейчас вряд ли вспомню, содержавшая массу поучительных, приводивших меня тогда в полнейший восторг историй из жизней нескольких известных учителей дзэна эпохи Камакура. Волшебное было место. Даже грустно немного, что сегодня всю нужную инфу проще всего найти в нете...  Слоняясь по библиотечным корридорам я нередко натыкался на весьма колоритных перонажей, и порой возникало чувство, будто ты находишься в каком-то огромном санктуарии, где находят приют самые диковинные существа. Интересно, а мог ли я встречать там нашего доктора? Как он выглядел? 
Я опустил глаза на раскрытую передо мной тетрадь, сделал глубокий вдох и снова нырнул в раскрытые передо мной четкие, местами резковатые, как зубцы ЭКГ, убористые линии текста.

 
 

"Ничего себе!" - подумал я,  оторвавшись на минуту и массируя пальцами виски. Я уже немного приноровился к почерку автора, но для глаз чтение все еще оставалось серьезной нагрузкой. Немного передохнув, я перевернул страницу и снова вгрызся в текст.
"Сны...   До недавнего времени я очень редко их видел. Засыпая, я всегда почти сразу проваливался в комфортное небытие вплоть до самого пробуждения. Помню, когда я был подростком, моя мать нередко рассказывала мне свои сны, которые она видела практически каждую ночь. Многие из них были поразительно красочными, с настолько замысловатыми сюжетами , что порой у меня возникало ощущение, что помимо своей дневной обыденной жизни, мама ночью интенсивно проживает еще одну; в ином, куда более волшебном и загадочном мире. Помню также, как мне тогда было чертовски обидно, что сам я спал всегда, как бесчувственное бревно.
Здесь я должен сделать одну поправку: я прекрасно осведомлен о том, что все мы видим сны в коротковолновой фазе, но чаще всего затем моментально забываем свои видения. Деятельность мозга - тема, к которой я неравнодушен практически еще с детства . И, смею надеяться, подкован я в этом вопросе весьма неплохо.
Но так или иначе, за всю свою жизнь я могу припомнить лишь считанные случаи, когда мне что-либо снилось. Случалось подобное не чаще, чем раз в несколько лет. По прошествии пары недель после описанного выше визита, подобное положение дел необратимо изменилось. И сегодня я уже не уверен, что более зыбко - мои видения или привычный с детства дневной мир.
Я отчетливо помню тот первый раз: ощущение густого тумана, тусклый, желтоватый свет фонарей, холодный, пронизывющий воздух, стук чьих-то шагов по булыжной мостовой - вот, собственно, и все, что я тогда увидел. Несколько удивила меня тогда, скорее всего, поразительная четкость своих ощущений, полная иллюзия физического присутствия. Я явственно различал запах озона во влажном воздухе, тело ежилось от промозглого холода, ноги чувствовали неровности мостовой...   Еще было в этом сне что-то необъяснимо и неуловимо тревожное. Хотя нет, впервые я что-то такое ощутил только на следующий день, когда тот же сон приснился мне снова."

 
 

Уффф! Я прервался и перевел дух. Чтение, на удивление, выматывало. Скорее всего, виной тому был неразборчивый почерк, хотя, могу поклясться, я буквально ощущал какую-то энергию, исходящую от этих строк. И выматывала она не меньше тяжелого, неприятного разговора. "Сбацаю кофейку, передохну и продолжу", - подумал я. Зловещие предупреждения автора произвели на меня обратный эфект, лишь еще более распалив мое любопытство. По хорошему, давно пора было закругляться -  утром на работу, но сна все равно не было ни в одном глазу. Да и перспектива томиться в неведенье еще целые сутки, прежде чем я снова доберусь до тетради узнаю наконец историю ее хозяина, казалась малопривлекательной. "Максимум, утром супрадин бахну, не впервой", - рассуждал я, нетерпеливо прихлебывая кофе и снова склоняясь над тетрадью.
"Отец мой всю свою сознательную жизнь проработал хирургом, наверное во многом именно это определило мой выбор профессии, хоть я в итоге и выбрал куда более бескровную область. "Я кромсаю тела, а ты - души", - любил он подшучивать надо мной. Отец был не прото человеком очень знающим и умным, но и немало повидавшим на своем веку. При этом ничто в его пестрой биографии не поколебало в нем убежденного материалиста. Точно также и я до недавних пор был уверен, что причина любой чертовщины кроется либо в психозе, либо в намеренной попытке ввести в заблуждение окружающих. За поледнее время моя убежденность дала огромную трещину.  А все началось в тот самый день, когда порог моего кабинета переступил неизвестный мне  всклокоченный молодой человек, хрупкого сложения, бледный, весь на взводе, с красными  будто от бессоницы глазами.'"
 

В моей жизни все самые удивительные события происходили именно тогда , когда я менее всего ожидал чего-то эдакого, и мой внутренний компас приключений молчал, как винзантийский анахорет. Точно также и эта история, которая перевернула мою жизнь, и, вполне возможно, изменит навсегда жизнь одного из тех, кто читает эти строки, застала меня абсолютно врасплох. Также хочу предупредить тебя, дорогой читатель, что дальнейшее прочтение этого текста может изменить твою жизнь навсегда. И прежде, чем ты дашь волю своему любопытству знай, что цена может оказаться слишком высокой - я говорю это, исходя из своего личного опыта.
Все началось с того, что как-то, пару лет назад, роясь в развалах русского букинистического магазина в центре Тель-Авива, я наткнулся на стопку старых книг, изданных еще в эпоху СССР. Среди них были в основном давно устаревшие книги по советской психиатрии, не менее дряхлый медицинский словарь, несколько книг по философии, изданных в 70-е годы прошлого века, и - вот это да! - энциклопедия магии Мэнли Холла в двух зачитанных до неприличия, замусоленных томах. Дивясь столь необычному соседству, я машинально вытащил из стопки первый том и, слегка морщась потрепанному состоянию книги, раскрыл ее. Между обложкой и титульным листом я обнаружил небольшую ученическую тетрадь, всю исписанную убористым, красивым и при этом на удивление трудным для прочтения почерком, живо напомнившим мне рецепты нашего семейного врача, которые я так тщился прочесть в пору своего детства. Воровато оглянувшись по сторонам и прийдя к выводу, что на меня никто не обращает ровно никакого внимания, я с равнодушным видом вложил раскрытую тетрадь обратно в книгу и с интересом принялся за "расшифровку" первой страницы:
Меня зовут    Хотя, какая разница? Я вообще не уверен, что кто-либо когда-либо прочтет эти строки. Но мое время на исходе,и мне очень хочется напоследок выговориться, поделиться всем тем, что так терзает меня в последнее время. Попытайся я рассказать свою истоию кому-либо из своих близких или друзей, меня, несомненно, сочли бы ненормальным. Не так давно точно также подумал бы и я сам. Поэтому единственный возможный для меня способ - это записать все на бумаге.
- "Многообещающе, - подумал я.  "Тетрадь, ты идешь со мной".  Затем, прикинув, что в данной ситуации наиболее подозрительно выглядеть будут потуги что-либо спрятать, я  положил книгу Холла на место и внаглую направился к выходу из магазина с тетрадью в руке, будто так и надо, пытаясь придать себе максимально самоуверенный вид. Продавщица у входа недобро зыркнула, но убедившись, что у меня в руке всего лишь изрядно потрепанная ученическая тетрадка, моментально расслабилась и даже выдавила из себя ответное "до свидания". Тем же вечером я с любопытством продолжил разбирать рядых убористых иероглифов, одновременно пытаясь представить в воображении автора этих строк, сочившимися такой поразительной безысходностью, человека явно неглупого и обладавшего очень неплохим, четким слогом. 


 

Вначале сошел с ума Назарчик - один из наших мелких. Не удивляйтесь диковинности имен, в наших краях такие - дело обычное. Все началось с диких воплей, раздавшихся среди ночи и пружиной подбросивших меня с постели : "А-а-а-а!!! Где мои глаза?! Я ничего не вижу!" Глаза нашлись, Назарчик просто спросонок еще не привык к темноте. Случай моментально стал курьезом и основной мишенью для наших шуток. Интересно, что после этого случая Назар каждый вечер умолял поочередно то рассказчика, то нас всех  не рассказывать очередную страшную историю на ночь. Умолял безуспешно. И в тот момент, когда Орест начинал свой новый рассказ, с Назарчиком начинало твориться что-то невообразимое, будто в него вселялся какой-то бес: в своих попытках препятствовать повествованию он нередко становился настолько неуправляем и агрессивен, что несколько раз нам пришлось его серьезно поколотить, а один раз даже связать. К душараздирающим воплям, которые он издавал с тех пор практически каждую ночь, мы привыкли в течении нескольких дней настолько, что даже не больше не просыпались. Неудивительно, учитывая насколько мы выкладывались на наших тренировках. А Назарчику день ото дня становилось все хуже, он все дальше отрывался от реальности и будто все больше погружался  в какой-то свой собственный, внутренний кошмарный сон. Как-то, помню, я застал его во дворе кормящим печеньем голубей, при этом он разговаривал то ли сам с собой, то ли просил прощения у какого-то невидимого собеседника. В итоге даже наши не особенно внимательные  тренера, думаю, заметили явные страности в его поведении и позвонили его предкам. Так или иначе, в один из выходных  за Назаром приехал отец и забрал его чуть ли не с середины смены. Больше я его никогда не видел.
Здесь я хочу признаться, что истории Ореста производили зловещее впечателние не на одного Назарчика. Нередко, прокручивая снова в голове поразвший мое воображение сюжет, я будто физически ощущал, что некое зловещее и невыразимое нечто присутствует в этом мире куда ближе, чем я мог ожидать. Иногда это чувство было настолько явственным, что казалось, что стоит лишь протянуть руку...  Помню, в один из таких моментов я даже вскочил с постели и долго диковато озирался по сторонам, пока,наконец, снова не убедился в привычности и незыблимости окружающего меня мира.
А затем пришел дождь. Долгий, тягучий, нескончаемый дождь..

В моей жизни существует один прикольный оксюморон: с одной стороны у меня аллергия на кошек, а с другой есть у меня кошка, которая, кстати, уже была пару раз героиней моих постов. Вернее, это я есть у нее. Про аллергию она, когда меня заводила, как-то забыла спросить. Кошку зовут "Вонючка" - в первые месяцы нашего знакомства она более всего напоминала какую-то дикую помесь мартышки (видели бы, какую акробатику она устраивала на решетке моего окна) и скунса, выдавая в самый неожиданный момент пук настолько едкий, что иной раз на глаза накатывались слезы. Как и, главное, где столько вони умещалось в таком маленьком комочке шерсти, для меня до сих пор загадка. За год нашего знакомства Вонючка отъелась, похорошела, перекрасилась из серого в рыжий и приобрела немалую уверенность в себе, победив в стычках (не без моей помощи) всех окрестных котов, посягавших на ее владения. Она не только чертовски умна (хотя над тригонометрией нам пришлось попотеть), но и поразительно артистична:  занимая ту или иную позу, она будто демострирует себя невидимому фотографу, стараясь подать себя максимально величественно. Остается только удивляться, почему, когда этот символ грации откуда-нидь спрыгивает или запрыгивает, раздается такой грохот, будто опрокинулась тумбочка. Но более всего Вонючке удаются гримасы, я еще не видел ни одной кошки с такой выразительной мимикой. Я много раз пытался запечатлеть ее гримасы на фото, но, видя проявляеммый к ней интерес, кошка начинает в свою очередь сама интересоваться происходящим, и в итоге мы получаем еще один снимок подозрительно смотрящего на нас кошака. Поэтому я пока просто опишу хотя бы часть тех морд, которые корчит единственная из всех знакомых мне женщин, чьи роскошные усы мне действительно нравятся.

Сиротка - выражение несчастного, изнуренного лишениями, отчаявшегося найти в этом злобном, холодном мире родное существо, животного. Сопровождается жалобным мяуканьем. Чаще всего применяется при выклянчивании чего-нибудь съестного. Отказать практически невозможно, даже если знаешь, что она только что ела. Иногда Вонючка сама спойлит себе всю картину, когда вдруг посреди жалобного "мяу", ее пасть раскрывается по-мультяшному нереально широко, и с громким "аааа" она прозводит зевок. Затем, как ни в чем не бывало, ее морда снова приобретает жалобное выражение, и она продолжает с того же места, где прервалась.

А что вы на меня так смотрите? - выражение являющееся смесью невинности вкупе с удивлением а-ля "как вы могли про меня такое подумать?!". Применяется с целью прикинуться шлангом.

Скажите, вы таки - антисемит? - выражение немого укора, будто говорящее: "Так я и знала...", появляющееся, когда по мнению животного, с ней несправедливо обошлись.

За что, Герасим? - выражение немого укора, возникающее, когда по мнению кошки ее обидели по-настоящему несправедливо.

Лариса Гузеева - торжественное выражение самодостаточности и удовлетворенности собой вкупе с ощущением, что прочим в этой жизни повезло значительно меньше. Наблюдается часто, что радует.

Люблю тебя, всегда любила! - выражение искренней и потрясающей по своей силе любви. Возникает в основном в моменты, когда я держу в руках что-нибудь вкусное.